"...Я ДОГОНЮ ТЕБЯ ВО МГЛЕ" (часть - 6)

Лу обрисовывает Райнеру самую близкую цель: путешествие в Россию. Решено было, что они отправятся туда на пасху в 1899 году вместе с Андреасом. Однако осуществление плана требовало немалых усилий, в том числе и финансовых. Рильке не мог рассчитывать на помощь своей семьи. Доходы Андреаса в это время зависели главным образом от количества уроков персидского, турецкого и арабского языков, которые он давал дома. Поэтому Лу решила пополнить общую кассу сама: она пишет для издательства Готта цикл новелл, которые выйдут в 1899 году под названием "Дети Человеческие", множество очерков, критических статей, эссе для популярных журналов. Всякий раз, когда она видела перед собой всерьез захватывающую ее цель, Лу развивала бешеную работоспособность: за это время она опубликовала около 20 статей и 12 рассказов.

Когда Фрида фон Бюлов посетила их в Берлине, она нашла Лу и Рильке столь погруженными в изучение русского языка, истории и литературы, что когда она встречала их за обедом, "они были так утомлены, что не могли поддерживать разговор". В результате этих неистовых занятий Рильке не только мог читать в оригинале Достоевского, но и переводить русскую поэзию Лермонтова, Феофанова, крестьянского поэта Дрожина (с которым они встретятся лично во время своей второй поездки), а также "Чайку" и "Дядю Ваню" Чехова. Вместе они пишут пространный очерк о Лескове и его отношении к религии для "Космополиса". И вместе, склонившись над красным томиком путеводителя Бедекера, они будут чертить свой будущий маршрут второй поездки в Россию, на этот раз вдвоем, без Андреаса.

7 мая 1900 года они отправились поездом из Берлина. В жаркий полдень 1 июня они с багажом оказались на Курском вокзале у поезда, отправляющегося в Тулу.

Вот какими они запомнились тогда десятилетнему Борису Пастернаку, который спустя много лет именно этой картиной откроет свою книгу воспоминаний: "Перед самой отправкой к окну снаружи подходит кто-то в черной тирольской разлетайке. С ним высокая женщина. Она, вероятно, приходится ему матерью или старшей сестрой. Оба они беседуют с моим отцом на какую-то тему, которой вся троица горячо увлечена. Женщина время от времени перебрасывается с моей матерью несколькими словами, незнакомец говорит только по-немецки. Хотя я хорошо знал этот язык, я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так на нем разговаривал. Тут, на людном перроне, между двух звонков, этот иностранец кажется мне силуэтом среди тел, вымыслом в гуще невымышленности.

Во время поездки недалеко от Тулы эта пара появилась снова, на этот раз в нашем купе. Они заявили, что у них нет уверенности в том, что скорый поезд остановится в Козловке-Засеке и что проводник в нужное время скажет машинисту, чтобы тот пожелал остановиться около Толстых... Вскоре несущийся поезд заскрежетал под давлением тормозов, ударились с грохотом буфера. Засияли березы, пасмурное небо с облегчением отделилось от облака поющего песка. Из маленькой рощи галопом выкатила, будто бы в краковяке, пустая двуконная бричка и понеслась навстречу путникам, которые как раз высадились из поезда. Оба помахали нам на прощание. Напоследок мы увидели, как возница с красными рукавами помог им сесть, как подал даме попону для защиты от пыли и как привстал немного, чтобы затянуть ремень и разгладить длинные полы своего сюртука. Сейчас они двинутся. Но вот мы въехали в поворот, и маленькая станция исчезла, как прочитанная и перевернутая страница. Лица и происшедшее забылись - казалось, что навсегда".

Не навсегда. Публикуя в 1931 году свою "Охранную грамоту", Борис Пастернак посвятит книгу памяти Рильке. Ему же принадлежат и лучшие переводы Райнера.


. . .

И все же причудливым образом именно любовь к России, которая их предельно сблизила, в конце концов разлучила их. Что-то вновь как обычно выталкивало Лу из ситуации, в которой ей грозила стабильность или пресность счастливой развязки. "Есть женщины, которые могут быть Музами только до тех пор, пока мужчина бросает вызов мирозданию. Они не прощают мужчине душевности".4

Согласно автору этого афоризма именно такие женщины способны раскачать творческого мужчину, словно колокол, до той опасной черты, за которой он начинает звенеть - его дар обретает голос. И с этого момента в их отношения врывается солнечный ветер, который полощет их одежды и развевает волосы, но, вместе с тем, в них закрадывается тень опасности: эти отношения становятся "балансом на лезвии ножа".