"...Я ДОГОНЮ ТЕБЯ ВО МГЛЕ" (часть - 1)

Лариса Гармаш - 17 июля 1999 года



"И со стен монастыря на нас смотрела сама Вечность. Кресты и купола разучились удивляться, а большой колокол стал большим философом и замолчал... Когда мы превратимся в пыль звезд, камни Земли еще будут хранить тепло наших первых и всех последующих шагов. Не умрут только слова, глухие отзвуки былых поступков, память, но когда-нибудь ночь прошлого наступит и для них... Сожми все, что случилось с нами, в маленькую точку на этом листе. И большего не надо".
И. Рокотов


Как часто близкое по духу
Рождало призрачную связь.
И в камень превращало грязь.
И краски возвращало слуху.
И музу, желчную старуху
Рабу блаженных и калек
На свежий вдохновляло век...
И. Лепшин


"Совершенная женщина растерзывает, когда она любит: я пока не готов отдать себя на заклание", - Фридрих Ницше.

Насколько можно считать этот афоризм постскриптумом к его отношениям с Лу Саломе? Что есть совершенство?.. И действительно ли такая женщина способна "растерзать"?

Жак Нобекур, знакомя французских читателей с феноменом Саломе и ее творческим наследием, отрекомендовал ее всей франкоязычной аудитории как "вдохновителя и палача Ницше и Рильке". Причем слово "палач" в устах Нобекура - предельно философски нагруженная метафора: безошибочно угаданное приведение в исполнение именно той казни, которую каждый сам уже выбрал для себя. Она была подобна той Судьбе из ницшевского афоризма, которая никогда не ошибется поднести к твоим устам тот сорт яда, который будет смертелен именно для тебя.

"Двух вещей ищет настоящий мужчина: опасности и игры. И потому он ищет женщину, как самую опасную игрушку", - утверждал Ницше. И добавлял: "Лабиринтный человек никогда не ищет выход, но всегда Ариадну". Вольно или невольно Лу показала, что Ариадна, разыгрывающая "опасную игрушку", сама становится лабиринтом.

Юный Рильке просил у Судьбы иного:

Тысячи диких вопросов ношу я в себе.
Когда к ним взываю, возвращается лишь эхо,
но не ответ.
Эти вопросы подобны безмолвным башням...
Но когда-то на них проснутся колокола
И день праздничный будет объявлен.
И потому ищу я Ту, которая раскачает колокола
и невидимые веревки возьмет в свои руки.

Эти строки написаны за месяц до его встречи с Саломе. Вот в сердцевину какого ожидания вступила Лу 12 или 14 мая 1897 года в театре на площади Гертнер в Мюнхене. Точная дата знакомства затерялась в ее памяти, но 14 мая она уже писала о Рильке в своем дневнике: о том, как они гуляли всю ночь - она, этот молодой поэт и известный мюнхенский архитектор Август Эндель, - обсуждая только что увиденную ими премьеру "Темной ночи" фон Шевитха и еще море всякой всячины.

На самом же деле это знакомство имело свою предысторию: только потом, сопоставив все нюансы и колорит речевых оборотов, Лу окончательно убедилась в том, что новый ее знакомый и автор анонимных стихотворных посланий, которые она регулярно получала в своем пансионате "Квисторп" (где жила вместе со своей подругой Фридой фон Бюлов) - одно и то же лицо. Рильке же, после официального знакомства с обеими подругами, не преминул сразу же похвастаться в письме к матери, что он приятельствует с "двумя превосходными женщинами" - "знаменитой писательницей" (Лу) и "известной исследовательницей Африки" (фон Бюлов).

Уже на следующий день после знакомства он передаст Лу через посыльного письмо, на этот раз не анонимное. Хотя оно и начинается довольно церемонным обращением "Милостивая государыня", в нем ощущается темперамент огромной юношеской страсти. Поводом, который придал ему смелость написать это письмо, явилось, по его мнению, совершенно мистическое совпадение в понимании ими обоими нерва религиозной гениальности Христа (имелось в виду опубликованное за год до их встречи эссе Саломе "Иисус - еврей" и его собственные, так впоследствии никогда и не напечатанные "Видения Иисуса"). Мысли, изложенные в этих двух трудах, показались ему до невозможного конгениальными. "...Без ложной скромности, - писал он, - из-за безусловной силы Ваших слов мое произведение обрело в моих ощущениях освящение и санкцию".

Так юный Рене Мария Рильке приходит к Лу Андреас-Саломе, как некогда девочка Луиза к пастору Гийо. Так ученик восторженно выбирает своего Учителя - предмет неизменного обожествления и самой пронзительной земной нежности. Так фанатичный богоискатель приходит к человеку, уже готовому стать Священником. И Лу Саломе действует так, как действовал когда-то Гийо - как "тормоз и обещание" одновременно. Смысл такого обещания невозможно вместить в предложение: чтобы его развернуть, понадобилось три года испепеляющей страсти и пожизненная духовная близость.